Пройдя сквозь войну и мир. «О Гансе Фрике: Брейнитцер или чужая вина» (1965 г.)

Кто полагал, что с крахом тысячелетнего рейха освобождение в немецкой литературе будет сравнимо со взрывом бомбы, ощутил себя откровенно разочарованным. Ничего подобного не произошло. Мы не стали свидетелями ни штурма, ни обвинения, ни бунта. Вместо этого тишина, а затем крайне медленное, осторожное сползание к прошлому, причем и в этом случае речь пойдет не о крайнем, рискованном эксперименте, а скорее об однозначном, хотя и усредненном, зато как бы сбалансированном показателе.

Однако и такая характеристика вскоре была решительно отброшена. Можно было бы предположить, что масштабная полнота недавних переживаний, в контексте которых один-единственный день прежде обеспечил бы достаточный материал для писательского бытия, разметала бы на куски. Но все произошло с точностью до наоборот. Слишком уж необъятным оказался объем произошедшего, чтобы сила слова вновь была востребована. И там, где слово сработало, как горный обвал, оно было воспринято с сомнением и почти всегда наводило на мысль о чрезмерных претензиях. Просто оно не вписывалось в переживаемый контекст, но ведь и новое слово было еще только на подходе. Поначалу сомнения обволакивали все вокруг. Слишком многое безвозвратно рухнуло — в городах да и в душах. Настало время поиска новых понятий и новых слов, причем искать предстояло глубже, чем когда-либо прежде, проявляя несравненно большую осторожность, чтобы снова не заблудиться в лабиринте внешне привлекательной полуправды. Теперь все было не так, как после Первой мировой войны. Тогда реакция на пережитое проявилась незамедлительно и бурно в создании драматических, лирических и эпических произведений (Хазенклевер, Толлер, Леонард Франк, Верфель, Эренштайн и др., экспрессионизм, новая живопись), хотя и тогда потребовалось целых десять лет, прежде чем заявил о себе полнокровный поток книг о войне (я не имею в виду неизбежное в таком случае появление генеральских мемуаров).

Но эта Вторая мировая война была иной. Она не вылилась в проявление возмущения, душераздирающие вопли, в революцию. Война обернулась абсолютным поражением. Она оказалась проигранной не только в разрушенных от бомбежки городах, но и в загубленных головах и душах. И наконец, война вызвала еще одно страшное потрясение: осознание того (это не стало отрезвлением, как в 1918 году), что она была лишена цели. Все выглядело в сотни раз чудовищнее — выяснилось, что жертвы были принесены в угоду убийцам и преступникам. За спиной, как в 1918 году, не осталось залитое кровью поле сражения, на котором, впрочем, еще возвышались руины старых понятий о чести. Но это напоминало скорее бойню, на которой уверовавшие слепцы сознательно и бессознательно становились пособниками палачей, а счет беззащитным жертвам заклания шел на миллионы.

Это и не столько, так сказать, вбитый в людей страх, является, видимо, одной из причин, почему немецкая литература молчала, слишком долго для нетерпеливого аутсайдера, и лишь потом неторопливо и спорадически усилиями своих отдельных авторов все же пошла вперед. К характеристике этого явления добавилось отсутствие примеров, достойных подражания. Многие крупные авторы уже в 1935 году эмигрировали. Связь с ними прервалась, одни в эмиграции умерли, другие от пережитого состарились. А когда некоторые из них вернулись, взаимное недоверие вскоре привело к отчуждению. Такие писатели, как Альфред Дёбхин и Леонард Франк, никак не могли найти себе издателей, и даже такие известные мастера, как Томас Манн и Карл Цукмайер, вскоре снова предпочли поселиться в Швейцарии.

Наконец следует отметить утрату в немецкой литературе иудейского начала. Больше, чем где-либо еще, авторы иудейского происхождения играли в ней роль духовного баланса, оставаясь поборниками демократии, свободы духа и прогресса, противниками провинциализма и солдафонства. После 1918 года из их рядов в значительной мере формировался авангард. Теперь же все резко ощутили отсутствие подвижности, смелости и международного масштаба.

Так, на протяжении многих лет недавнее прошлое не стало мишенью массивных и беспрестанных нападок, притягивая к себе лишь отдельные удары и к тому же редко прицельные, а чаще, так сказать, диагональные. Бывало, что это прошлое вообще выводилось за скобки. Лишь в последние годы множится число написанных романов, драматических, а также стихотворных произведений, которые знаменуют прорыв от изолированных наскоков к неприкрытым массированным и откровенно сориентированным, чтобы насытить прошлое художественным флером и попытаться его преодолеть. В этом плане следует рассматривать и книгу Ганса Фрика.

«Брейнитцер или чужая вина» с порога доказывает необыкновенное дарование. Здесь ощущаются не только мужество, сила и решимость, но и удивительная художественная хватка. Огромное преимущество книги заключается в том, что ее не оценивают по-журналистски или по-репортерски. Если бы это имело место, данная книга расширила бы круг ей подобных. В общем, на нее смотрят прежде всего в поэтическом контексте.

Разобраться со всем этим неоднозначным материалом очень не просто, ибо его «хребет» чересчур хилый и можно легко свалиться на землю. Может возникнуть опасность стать невыносимым, если только не хватает одержимости и драйва, чтобы разрубить путы предрассудков и проявить дар убеждения. Фрик это умеет. Ему верят даже тогда, когда он повторяется (между прочим, это его первая книга), явно перебарщивает, а порой вращается вокруг собственной оси. Его честность и внешняя неуемность захватывают окружающих. Невольно возникают ассоциации с Войцехом Бюхнером, Диланом Томасом, Бренданом Беханом, в также с молодым Фритцем фон Унру.

Эпизодические элементы в композиции, быстрая резкая смена атмосферы и настроения, энергичный, интенсивный перелив в балладную интонацию, лирический наплыв в лирическом настрое и повествовании придают книге наглядную убедительность и яркость, но одновременно и некоторую отстраненность, которая необходима для того, чтобы действующие лица не казались исчадиями фантазии. Ведь на страницах книги они предстают вдруг как люди, как ты и я, грозное впечатление.

Отработано и понятие вины. Обвинитель такой же носитель вины, как и те, кого он обвиняет; тем самым рождаются отражения, в которых неожиданно высвечиваются покаяние и искупление, а малое право стремится так же утвердиться, как и большое, в результате чего для автора не остается иного пути, кроме саморазрушения, что для решения проблем в этой книге является почти естественным делом. Может быть, заявил бы о себе еще один подход, но это была бы другая книга. Поэтому остается надеяться, что Фрик еще напишет ее. Он относится к той категории писателей, каких никогда не было слишком много в Германии. Его роман — это важное и волнующее обетование.

Комментарии

Первая публикация и рукопись; «Пройдя сквозь войну и мир. Эрих Мария Ремарк о Гансе Фрике. В журнале «Шпигель» (Гамбург), XIX год издания (1965 г.), № 30 (21 июля 1965 г.), стр. 68.

Ремарк писал рецензии на книги начиная с 1920 года. Наряду с научно-популярной литературой, например, по автомобилестроению (прежде всего в середине двадцатых годов), его неизменно интересовала беллетристика. При отборе рецензируемой литературы Ремарк ориентировался не на фактор масштабности, например, на степень известности автора, не на литературные достоинства конкретного произведения и его значимость в литературной сфере. Ремарк выбирал книги, отвечавшие его собственному вкусу. В начале двадцатых годов он рецензировал книги Густава Зака, Геррита Энгельке и Ганса Егера, а в середине двадцатых годов также новинки литературы о войне, например, «Призыв 1902 года» Эрнста Глезера, «Стальные грозы» Эрнста Юнгера, «Роща 125» или «Солдат Зурен» Георга фон дер Вринга. После выхода романа «На Западном фронте без перемен» (1928—1929 гг.) Ремарк за крайне редкими исключениями (например, «Люди после войны» Ганса Сохацеверса) рецензий не писал. Рецензия на книгу «Брейнитцер или чужая вина» непосредственно примыкает к рецензионной практике двадцатых годов. Редакция «Шпигеля» добавила следующее замечание в рецензию Ремарка:

Эрих Мария Ремарк (67 лет), автор романов «На Западном фронте без перемен» (1929 г.) и «Триумфальная арка» (1946 г.), проживает в Порто-Ронко близ Асконы. Ганс Фрик (34 года) описывает в своем первом романе, который он посвятил организатору ток-шоу Гансу-Иоахиму Куленкампфу, переживания и лихорадочные видения бывшего концлагерного врача, а ныне пенсионера Макса Брейнитцера, который, мучимый собственной виной, старается затеять процесс против самого себя и двух своих бывших пособников, один из которых стал сутенером, а другой полицай-президентом. Уставшие от мучительного прошлого западногерманские судьи отвергают его на том основании, что Брейнитцер не имеет права каяться.

Контакт между Ремарком и Гансом Фриком (родился в 1930 г.), ставший в итоге основанием для данной рецензии, возник в октябре 1964 года в связи с письмом (кстати сказать, не сохранившимся) от Фрика. Фрик разыскивал своего отца, которого никогда не видел. Отец умер в 1949 году в Будапеште. Сыну удалось выяснить, что Ремарк каким-то образом был знаком с его отцом. А вот ответное письмо писателя от 17 октября 1964 года сохранилось (оно находится в архиве Ремарка в Оснабрюке, дело под номером 21/87). Наличие этого письма доказывает, что непосредственным поводом для написания рецензии стала не литературная, а чисто историческая потребность. Поэтому есть смысл процитировать его:

«Дорогой господин Фрик,
да, я действительно был знаком с вашим отцом, приобретал у него ковры. Начиная примерно с 1937 года всякая связь с ним оборвалась. Это был солидный, внешне привлекательный мужчина со светскими манерами. Виделся я с ним как в Париже, так и в Цюрихе, впрочем, каждый раз только мельком. В то время он работал вместе с господином Глюком. Там у него я и видел вашего отца. Впрочем, я не могу вспомнить имя Герзона, кстати сказать, эта фамилия встречается очень часто. Он прекрасно разбирался в античных ковровых изделиях, кое-что из приобретенного тогда у него до сих пор здесь, в моем доме. Ничего более подробного сообщить вам не могу, потому что каждый раз встречался с ним на бегу, т.е. когда он приносил ковер. А еще я припоминаю, что он очень хорошо играл в шахматы.

То, что он просил вашу мать не вспоминать о его существовании, наверное, связано с непростыми жизненными обстоятельствами. Впервые я увидел его примерно в 1931 году, тогда вроде бы он держал магазин во Франкфурте. Однако мне кажется, что он или отделался от этого магазина, или лишился его. Мне известно только, что он переезжал с места на место. Не думаю, что у него было много денег или что его бизнес не был рискованным. Могу себе представить, что мысли о жене и ребенке для этого коммерсанта, перемещавшегося между Будапештом, Франкфуртом, Парижем и Бухарестом, тревожили его... Между тем именно это случалось со всеми этими неудачниками. Даже когда там и сям намечались какие-то отклонения в их характере или в их предпринимательских замашках, все объяснялось особенностями переживаемого времени, безумной суматохой бытия, бегством от политического прессинга. Думаю, что всем похожим на него не раз приходилось пережить смертельные страхи, поэтому я не стал бы глубоко копаться в противоречиях, о которых вы пишете. Легко быть принципиальным человеком в безмятежные времена, но когда на протяжении ряда лет приходится смотреть смерти в глаза — это совсем другое дело. Мне самому припоминается, что ваш отец был интересным, ловким коммерсантом, примерно лет на пять — семь старше меня, в общем, крупным, солидным мужчиной (если бы сейчас он был жив, то разменял бы восьмой десяток, а может быть, ему исполнилось бы даже семьдесят пять лет).

Если захотите прислать мне свою книгу, буду вам очень благодарен.

С наилучшими пожеланиями

Ваш Эрих Мария Ремарк».

Первый роман Ганса Фрика «Брейнитцер или чужая вина» вышел в 1965 году в мюнхенском издательстве Рюттен и Лёнинт. Учитывая положительные отклики литературных критиков, для Фрика эта книга означала старт его литературной карьеры. За первой книгой последовали другие романы и радиопьесы. После выхода рецензии Ремарк помог начинающему автору с переводом на английский язык, связав Фрика со своим американским издательством «Хэркор, Брейс энд Уорлд».